Когда Войтех Ужбанек зашел за Каролом Кнедликом, тот учил с дочкой грамматику.
- Смешивать слова – это алхимия, – говорил Карол, – люди испокон веков пытались найти такой состав слов, из которого можно было бы выжать эссенцию чистой мудрости, понимаешь?
- Нет.
- Хорошо. Тогда слушай по-другому, – ум Карола Кнедлика, отталкиваясь руками, попятился назад, к исходной точке; повернул в другую сторону. – Окончания в словах бывают трех видов: положительные, нулевые и отрицательные. Бывает так, что окончание у слова есть, но его не видно и не слышно. Но стоит только щелкнуть по нему ногтем – оно появляется! Как чертик из табакерки, понимаешь?
- Солома, – сказала девочка.
- Хорошо, – сдался харчевник, – расскажу про солому. Возьмем, например, слово «солдат». У него нет окончания. Но стоит ему пропасть...
- Так его и так уже нет.
- Солдату пропасть, а не окончанию! – он начинал злиться. – Солдат пропал и нету кого? Солдата. Солдата-а-а – появляется «а», понимаешь?
- А отрицательное? – немного испуганно спросила девочка.
- Отрицательное, это когда возьмешь в долг у ростовщика, – Карол Кнедлик покраснел и раздул ноздри, – возьмешь, а потом он выпотрошит из тебя половину кишок. Был солдат – стал сол... Сол – Соломон. А солому если, то получится «солом» – иначе говоря шалом... – так он обычно здоровается.
Войтеху Ужбанеку совсем не хотелось смотреть на знаменитого микроцефала Шлитци – «последнего из ацтеков», и он не торопил Карола Кнедлика, наблюдая, как тот тешится с ребенком. Но потом заволновался – сердце у Войтеха стало стучать точно поперек доли, отчего дирижер, а следом и сам Войтех раскричался и размахался руками.
- Не спеши, мой друг! – утешал его харчевник. – Если ты уже вдыхаешь воздух, то дай ему состариться и умереть внутри тебя спокойно. Ты же не хочешь выпускать в мир одних самоубийц среднего возраста?
- Пошли... пошли... пошли... – мысли Ужбанека соскочили с пружины и прокручивались вхолостую; он ждал скорее увидеть...
- «Вдали чернеет холм огромный, и что-то страшное храпит», – одними губами сказал он, когда из-за домов выглянул шлем циркового купола.
- Что? Что ты говоришь? – переспросил, добродушно улыбаясь, Карол Кнедлик.
- «Он ближе к холму, ближе – слышит: чудесный холм как будто дышит».
Улыбка Кнедлика, точно монгольский лук, натянулась в другую сторону – изумления и ужаса.
- Ч-ч-то? – дрожащим голосом спросил он.
- «Пред ним живая голова. Огромны очи сном объяты; храпит, качая шлем пернатый, и перья в темной высоте, как тени, ходят, развеваясь. В своей ужасной красоте над мрачной степью возвышаясь».
- О господи... – выдохнул харчевник.
Голова в одном месте гостеприимно раскрылась, и они вошли внутрь.
- Итак, бесподобная Элишка, с ее неповторимым трюком «трансплантация головы»! – кричал разрумянившийся шпрехшталмейстер. – И все, что требуется от почтенной публики, кроме восхищенных глаз – это помощник на сцене! Кто? – обратился он к вершине купола. – Кто? – перевел взгляд на плотно набитые лавки. – Кто? – указал пальцем прямо на не успевшего усесться на свое место Войтеха Ужбанека.
- Прошу вас! – заорал шпрехшталмейстер, пустив петуха.
И Войтех, подталкиваемый зрителями, вжав несчастную голову в плечи, поплелся на жаркую арену. Под рев публики и восторженные аплодисменты, из-за кулис вышла надменно улыбающаяся Элишка в длинном платье с воротником, плотно закрывающим шею.
Зазвучала тревожная музыка... появились трое мужчин, одетых в средневековые монашеские рясы с капюшонами, опущенными на лица; диковинной угловатой походкой вышел японец-самурай, ведя за руку странную, мутную какую-то девушку... как показалось Войтеху, не понимающую где она находится.
Потом все стихло. Было слышно, как где-то в глубине цирка шевелятся лошади. Мужчины достали из-под плащей руки, демонстрируя публике заточенный холод хирургических инструментов; японец немного наклонился направо... все молча... все очень тихо; в позе самурая чувствовалась напряженная, сжавшаяся в комок агрессия.
И вдруг – все начало происходить очень быстро – японец резким движением выхватил меч и, продолжая начатую еще в ножнах траекторию, филигранно срезал голову у той мутной девы, которую привел с собой. Ее тело подхватили мужчины в плащах, зал ахнул и свет на арене погас.
Следующее, что увидели зрители, было тело, минуту назад лишенное жизни, и голова Элишки, пришитая к этому телу – она мучительно, криво улыбалась, слизывая языком кровь с зубов.
Зал заревел! Люди прыгали со своих мест – кто-то убегал, другие, напротив, пытались сквозь панику протиснуться на арену, шпрехшталмейстер орал в микрофон...
- Войтех, – неожиданно спокойно среди всего этого гвалта сказала голова Элишки, – Войтех, ты рожден чтобы подготовить для меня мужское тело. Береги себя, Войтех.
И свет опять погас.
