- Кто этот сумасшедший? – спрашивала одна почтенная старушка у аптекаря Горовитца.
- Это Войтех Ужбанек – писатель, – вежливо наклонившись, отвечал аптекарь.
- Тогда понятно, – придерживаясь классических форм, старушка перешла к нравоучениям. – Согласитесь, мой друг, ведь за приличным человеком не будет бегать с лаем стая собак?
- Очень точно подмечено, мадам! – наилюбезнейше согласился Горовитц.
- Стало быть, перед нами разгильдяй. Вам понятна моя логика?
- О! – Горовитц был восхищен логикой. – Войтех Ужбанек, мадам, полный разгильдяй!
- Вот то-то же, – старушка пожевала пустым ртом и пошла к двери; остановилась, дождалась, пока «с тысячей извинений» не подбежал аптекарь и собственноручно не открыл ей дверь; вышла.
Время словно испугалось Войтеха Ужбанека. Как только он засуетился, понимая, что может не успеть купить билеты, оно дернулось и побежало-побежало шустрыми беличьими лапками по циферблату, почти моментально спустившись вниз и, не переводя дух, тут же прыгнуло на минутные реечки, отделяющие шесть часов от семи: «тук-тук-тук» – перебирало оно когтистыми ножками.
Писатель был в панике. Писатель схватил шапку, и с ней в руках – забыв надеть ее на голову – разгоняясь как паровоз и выпучив глаза, помчался так быстро, как только мог.
Вот тут-то и случились собаки. Бесовское отродье, сперва не поверило своим глазам – удивленно тявкнула одна... вторая... и понеслось! – каждый двор выпускал из себя слюнявый волосатый язык, заливающийся остервенелым, восторженным лаем.
К цирковой кассе Войтех Ужбанек подбежал за пять минут до ее закрытия; его пальто было разодрано, сердце выпрыгивало из горла, в глазах было темно.
- Два. Два билета... – прохрипел он, держась обеими руками за поручень.
- Остался пятый ряд и седьмой, – невозмутимо ответила билетерша.
- О, господи... любой!!! – рявкнул Ужбанек и собаки, уже было отставшие, обрадованно развернулись.
- Пятое декабря. Цирк Гастона Гардона. Седьмой ряд. Места шестнадцать и семнадцать, – все так же спокойно сообщила билетерша.
- Хорошо, – ответил Войтех и, наконец, выдохнул.
Было ровно семь часов.
