- Дырявый ты человек, Войтех Ужбанек, – сказал Карол Кнедлик, просунув большой палец между средним и безымянным – верный способ уберечься от нечисти. – Карман у тебя дырявый, и никогда в нем не заводятся деньги, глаза у тебя дырявые, и ты видишь странные видения, вместо божьего мира... ты опять затеял писать роман? – спросил.
- Моя книга или евнух, или вообще женщина, – подумав, ответил Войтех, – поэтому, будь так добр, не зови ее мужским именем.
- Хорошо! – неожиданно обрадовался харчевник. – Это очень радостная новость! Может, я женю тебя... если не на девушке, то хоть на ро... как ее звать? – спросил, едва не оговорившись.
- Элишка. Ее зовут Элишка, – Войтех Ужбанек разволновался так, словно только что сделал открытие. – Понимаешь... она бессмертна! – он схватил растерявшегося Карола за лацканы пиджака и тянул их вниз, неловко пытаясь вдавить его в пол. – Ее тело умирает, но голова...
Он резко замолчал.
- Я не могу сказать тебе всего, харчевник.
- Хм... – Карол Кнедлик был рад уже тому, что его не теребят. – И не надо, не надо! Зато я могу сказать тебе совет... но с двумя условиями.
Мимо шли гуси. Все они не пялились по сторонам, как обычно, а пристально смотрели на гусиного пастуха, точнее, на колесо, которое тот катил впереди себя – старое деревянное колесо с приделанными к нему по краям колокольчиками. Следом бежали дети. Кричали: «Рождество! Рождество!».
- Первое условие такое, – продолжил харчевник после паузы, – я напишу в своей книге, что дал тебе совет, и ты послушал меня. И второе – ты и в самом деле послушаешь меня, иначе в книге будет вранье, так ведь?
- Получается, что так... – Войтех немного растерялся – выглядело очень логично, и потом эти гуси... – Ладно, – согласился, – давай свой совет.
- Сделай в романе количество дырок, соответствующее числу апостолов. Пусть их будет двенадцать. Каждая дырка будет символизировать понимание истины одним из них. А в самом конце поставь печать. Она укажет на то, что истина закрыта.
- Я просил тебя не называть мою книгу мужским именем? – обиделся Войтех Ужбанек. – Ладно, – сказал, – пусть двенадцать. Только это будут не апостолы. Это будут те случаи, когда шип с тернового венца Спасителя, помещенный в корону святого Вацлава, колол тех, кто ее одевал. Таких случаев было тоже двенадцать и каждый из них имеет свое звучание.
- Моя дочка учится играть на фортепиано, – сказал Карол Кнедлик, – но учительница ничего не говорила про шип и ноты...
- Это не преподают в школе. Что сегодня за меню? – Войтех спешил сменить тему.
- А! Слушай, мой дырявый друг:
«Человек – как тесто для блинов. Тщательно размешанный природой, он обустроился в кастрюльке и философствует про жизнь: "Есть смысл в жизни? Нет смысла в жизни?", – думает он. Но рано или поздно на кухню приходит женщина, разогревает сковороду и черпачком захватывает человека из его кастрюльки. Вопрос такой: к чему размышлять о том, что невозможно понять, не испытав? – не лучше ли готовить себя к тому моменту, когда смысл придет, и не заботясь о твоей воле придаст тебе ту форму, ради которой ты был создан».
- Хорошо, – ответил Войтех Ужбанек.
А Карол Кнедлик сел рядом и крикнул на кухню: «Иришка! Неси!».
